За гвоздями в Европу - Ярослав Полуэктов

Это может стать учебником. Будто «Энциклопедией традиционных ошибок начинающего литератора». Которая, ввиду полноты сборника, явится прививкой и заклинанием знахера от предотвращения повторения подобного.

За каких-то четыреста рэ: всего! Считай бесплатная наука!

Самое главное, что энциклопедия составляется не столько для меня, как для какого-нибудь похожего бедолаги, графоманщика, такого же наивного и самонадеянного: типа «авось пронесёт» дилетанта, самостоятельно тренирующего личный инструментарий продвижения, сеяния и жатвы, класса «мастер-грабблес», на экспериментальной ниве литературы. Граждане! Купите пиармашинку!

Во-вторых (с торговлей закончили): текст интересно сохранить для: для собственной графоманской истории, едрён корень!

Которая – история – и есть самое настоящее приключение. Ага. Робинзона-блинЪ, братьев Гримм, мистера Лавкрафта унд иже.

Понятно дело для чего нужна такая история: чтобы пользоваться такой историей, надо иметь эту самую историю под рукой. В бумажном виде. Чтобы чиркать в страницах. И на полях. Красным карандашом. А также чтобы резать бумагу на части. И составлять из них сюжетосоставляющие блоки, кирпичи, они же карточки. Как мисс Барякина советует. Кажется. Ей известно лучше – что это за карточки. Она в нужном месте живёт и оттуда русских неучей учит.

Выходит, снова всё деется по американской литературно-конспирологической науке. Как и экономика. Ага. Слышали, видели, испытали. От которой хоть «стой кто идёт», хоть рыдай. Простреленный. Не в воздух, а насквозь.

Ох уж эти Кинги, Вотсы и Джеймсы Фреи! Ох уж эти Эльвиры проповедницы.

Ничего против никого из названных не имею, но чувство не обманешь: «растудыть» это называется!

Где русские Белинские, которые Гоголей не жалели?

А вернуть на полки графомана Боборыкина! Вот же где эталон графомании. На него держать!

Я ничего этого не говорил. Это просто вырвалось. В сердцах.

В-третьих: чтобы весело смеяться над самим собой.

Смех и самоирония лечат. Мои «европейские гвозди» —настолько очевидный блин, особенно видный со временем, что только диву даёшься: насколько смел и безрассуден.

Был.

До ослиной тупизны.

И это с учётом «более чем приличного возраста».

Что, конечно, старичка не украшает, но к международной формуле «маразм со старостью крепчает» дополнительный аргумент.

Печатая вариант, пусть не в серьёзном виде, а, в некотором роде, «для простачков», но, тем не менее, в настоящем, а не в вымышленном книжном издательстве, я, о Боже, о Апелюн! О чёртова память! я предлагал читать свой литературный (едино детский, пьяный, дебильный) лепет, надо же додуматься! Товарищам своим!

***

О товарищах отдельно.

Бог рассудил правильно: он не дал распространиться бездуховному продукту моей башки и делу рук моих в обществе читателей.

Я опозорился лишь перед своими друзьями.

А друзья, как известно, это ещё не весь мир, а всего лишь «скажи мне честно кто твои друзья и я скажу кто ты».

Это обстоятельство утешает.

А друзья мои, между прочим, скромно помалкивали.

И даже не хихикали втихаря.

Жалели что ли?

Или это такой изощрённый вид предательства?

А это разве по-товарищески: увидеть гэ в печатном виде: затем: на основании красивой обложки, выпросить и принять гэ: в качестве дорогого подарка. После долго держать это самое у себя: словно хилого, но золотом-какающего ослика.

Далее делать вид, что это самое, которое гэ, ими читаемо. И что из ослика это самое ещё не всё вышло.

А, пробежавшись по этому самому по взаправдашнему: с бодуна: на следующей же пивной товарищеской посиделке: взять, и не дать писаке понять, что проба, наконец, снята, что проба прошла экспертизу, и что она… ёлы палы… что она точно не девяносто девятая. И даже не близко.

И что ослик, как следствие, вероятно, испускает, с моей помощью, и Апелюн всподмогнул, натуральное гэ, а не скромное «это самое», и не так всё это здолларово, как предполагалось читающим товарищем поначалу. Да и ты, принятый с помощью красивой обложки за успешного писателя, на самом-то деле хуже Апелюна и даже того графомана подворотного… который из мусорки достаёт и читает. Ага.

И что после этого думать твоему-моему читателю? Надеяться, что останется всё по-прежнему? Что раньше ты был нормальным человеком, а теперь ты и не графоман и не писатель, а нечто пахнущее? Что думать самому после товарищеской экспертизы и полного опарафинивания: что тебе-писаке можно как ни в чём не бывало продолжаить пить с друзьями пиво?

Да, товарищи сделают вид, что ничего не произошло. Но теперь они не позволят обмениваться с тобой кружками. А также будут чокаться с тобой осторожно: чтобы твоя, замаранная тобой, пена не попала случайно им. Они, глядя на тебя, теперь морщатся как от кислятины.

И здороваться с тобой теперь будут стараться издали: вот так: привет-привет. А сам в ореоле брезгливости: от писаки несёт графоманщиной.

В общем вывод, при наличии товарищей, такой: лучше тебе застрелиться. И прихватить с собою ослика. Желаешь сочинять-гадить в том же духе – сочиняй в отдалённости.

***

Не так уж трудно догадаться, что я писал и множил бумажно именно графо-МАНИЮ. То есть губил деревья, как самый тупой бобёр. То есть маньячил.

Маню. Маня не Дуня. Мама не мыла раму: ветер дул. В итоге: маме вдул Рамон.

С другой стороны, лет эдак несколько назад, я считал, что не всё так уж херово: не постесняюсь данного вежливого определения. Ибо заслужил.

***

Блин! Но я же осознал! Я же прочувствовал! Пусть запоздало. Что ж теперь? Но ведь это произошло. А разве это, пусть не подвиг, но разве ж это не просвет среди туч? Которые серее серого. И из которых молнии, гром, град, смерч, торнадо, французские лягушки и сундуки с мертвецами.

Я же не просил орденов. И не настаивал на признании… таланта, или чего-нибудь в этом роде.

Я экспериментировал.

Ну да. Ну, поторопился.

Но: если бы не поторопился, то и не напечатал бы. Бы! бы! бы! Вот в чём дело! В великом БЫ!

И не прочёл бы своё гэ на бумаге, то есть «как бы не глянул со стороны», что повсеместно рекомендуется учителями по писательскому мастерству.

Но как же «без стороны»?

Граждане, я не согласен!

Да и разве можно разнюхать родную махонькую какашечку в угаженном доверху с корочкой, в толстючем в биллионы мегабайтищ, интернете?

А разглядеть в мониторе?

Там же просто пикселы. Пи Ксе Лы! А не Сим Во Лы.

А в книжке буквы натуральные. Они пахнут материей и символами, а, значит, смыслом.

Материя! Вот где ключик от ларца. И я стал изучать книжки по астрофизике.

Ну согласитесь же, в конце концов: разве я понял бы без печатной книженции того, что натворил /тут интонация нашего ВВП, год 2016/.

Знак вопроса.

Кегль сотый.

***

Так что, думаю: всё я сделал правильно.

***

Есть ещё напоследок и «в-четвёртых». И на том «томление поросёнка» (ну-ну: в жаровне)» закончу.

А именно: текст псевдоромана «За гвоздями в Европу» за пяток последующих за пилотным выпуском лет подвергался нескольким (нерегулярным, спонтанным, под настроение) перфекциям.

Например, имеется така книжка «Чочочо».

В основе её те же пресловутые «За гвоздями в Европу». Она более вдумчива. Но не глубже: она просто обросла витиеватостями.

Но, слава богу, не пышностями, как например, у эталонного графомана Проханова (а надо же: пробился в люди, и даже читает проповеди: людям: через экран).

Хотя до сих пор в моей долгоиграющей книге не всё в порядке: эксперимент продолжается, чёрт возьми! Но уже откровенно лучше. Уже попёр кайф. Читательский, не бойтесь, не нарциссический. Местами, правда, не по всей территории.

Но: с каждой перфекцией – крупной или малой, текст, на мой взгляд, становился более «правильным» что ли. И более интересным: равно увлекательным. Правда, для самого себя.

Я как бы медленно «вхожу» в новую для меня профессию.

Да, самоучкой.

Но! положительная движуха имеется: этого не отнять.

Кроме того: мыслится очередная перфекция. И кое-что об этом можно прочесть между строк в «Прескриптуме 2».

Будет ли результат очередной перфекции победой или обернётся очередным поражением, или станет элементарной погоней за очередными блохами, которые погоду не определяют, а тупо покусывают писателя и раздражают читателя – кто его знает.

Надо сначала манёвр совершить: затем только посмотреть.

Итак, повторюсь, что данный антилитературный блин «За гвоздями в Европу» практически в первобытном виде, я сохраняю для истории.

А коли удастся очередная перфекция (неужто близкая к завершению: ведь помирать пора!), то будет интересно проследить за ходом самоучёбы.